После выписки из отделения в течение шести лет участкового психиатра не посещала. Никакого лечения не принимала. Вскоре переехали в другую квартиру, более удобную. Устроилась на работу в колледж при КамАЗе. Муж начал выпивать, «правда, не так, как все, пил только пиво». Несмотря на то что «очень любила мужа| (кто внимательно прочитал первую часть сей эпопеи, изрядно удивится данному признанию в любви), подала на развод, «чтобы он почувствовал, что теряет». Жить продолжали вместе. Недавно у мужа обнаружили злокачественную опухоль легких, он от операции отказался, былпереведен на легкий труд, но продолжал пить пиво. Сына призвали в армию, в апреле 2006 г. он демобилизовался и тут же попал под следствие из-за драки, в которой «кого- то защищал». Оказалось, чтобы ему помочь, необходимо найти много денег на адвоката. Не осталось сил все это терпеть, решила отравиться и выпила 50 таблеток, но ничего не получилось, так как «другой человек умер бы», а ей ничего. Хотела прыгнуть с крыши. Но не хватило решимости.
(Итак, в дальнейшей жизни нашей пациентки мы встречаемся с декомпенсацией истерической психопатии, и это уже не психогенная реакция в виде острого истерического психоза, а декомпенсация истерической психопатии в виде типичного демонстративного суицида, с типичным объяснением демонстративной личности.)
13 июня 2006 г. самостоятельно обратилась в приемный покой ПНД с просьбой о госпитализации и жалобами на нежелание жить. В приемном покое отмечалась демонстративно шаткая походка, слезы, которые растирала руками, просила не сообщать родственникам о том, где находится.
(В отличие от больных с психотическим уровнем поражения, эта категория пациентов нередко приходит в стационар самостоятельно, инициируя госпитализацию.)
В психическом состоянии нашей героини отмечалось следующее: сознание ясное, свободной походкой входит в кабинет, внешне опрятна. Охотно садится на предложенный стул. Демонстративно плачет, всхлипывает, рассказывает, как ей тяжело. Сообщает, что всю жизнь любила мужа, который жил за нею, как за каменной стеной, но не ценил это. Теперь сын попал под следствие, не может перенести этого, лучше умереть. Боится говорить о дочери. Боится ей повредить, у нее все хорошо, просит не сообщать родным, что здесь находится. На возражения врача, что те будут беспокоиться и искать ее, говорит, что если бы она все же прыгнула с крыши, они тоже переживали бы. Так пусть думают, что так и случилось, им будет так легче.
(В этом диалоге в полной мере выявляется типичная черта демонстративной личности — эгоизм, граничащий с эгоцентризмом: «Пусть думают хуже, чем лучше, так будет им легче», — логика убийственная!)
Голос громкий, словарный запас богатый, грамматический строй речи правильный. Все виды ориентировки сохранены. Пребыванием в отделении не тяготится, говорит, что согласна находиться в любой палате, ее ничего не раздражает, чувствует себя спокойнее, глядя на страдания других людей. Перед выпиской сообщала, что довольна лечением, «зарылась, как страус, в песок, так легче перенести арест сына и домашнюю ситуацию». На словах говорит, что поддерживает мужа, «даже не знала, что он такой хороший» (поддержка особенно эффективна из больницы, так сказать, на расстоянии — та же логика эгоцентриста). За день до выписки попросила о выписке, мотивируя началом судебного процесса над сыном.
Анализируя вторую госпитализацию и имея анамнез уже на протяжении всего заболевания, мы можем, во-первых, констатировать повторно правильность диагностики предыдущего эпизода как истерическое помрачение сознания, т.е. ганзеровский синдром. Во-вторых, мы подтвердили динамикой развития личности и диагностирование самой личности как истерической (демонстративной) со всеми присущими ей чертами — инфантильностью, демонстративными суицидальными попытками, эгоцентризмом, уходом от разрешения сложной жизненной ситуации в болезнь, неспособностью самостоятельно решать коллизии реальной жизни в семье.