В то же время кто-то с ней разговаривал на совершенно непонятном языке, она ничего не понимала, сердилась и удивлялась, почему с ней продолжают разговаривать на незнакомом языке. За эти два дня ничего не ела, только пила чай и то по принуждению.
Психический статус в динамике: в кабинет привели под руки родственники. Движения замедленные, глаза широко раскрыты, взгляд застывший, иногда сменяющийся удивлением или испугом. На предложенный стул была усажена мужем. В речевой контакт с врачом не вступила. Избирательно реагировала поворотом головы на голос сестры, звучащий на родном языке (татарском). На вопросы, задаваемые на русском языке кем бы ни было, не реагировала. При расспросах сестры о здоровье, о жалобах, с прежним застывшим выражением лица и глаз давала неправильные или нелепые ответы. Например, на предложение сестры показать правую руку, поднимала левую. На вопросы, связанные со смертью племянника, наблюдались эмоциональные проявления в виде испуганно-удивленного выражения лица, сменявшегося на страдальческое. Совершала автоматизированные движения правой рукой, чертя круг в воздухе, при этом на татарском языке монотонно повторяла: «Это круг, это круг, он кружится, там красиво, там зеленая травка». Во времени, месте нахождения и собственной личности не ориентирована.
(Сейчас уже не в анамнезе, а объективно при оценке психического состояния психиатр фиксирует состояние помраченного сознания, отсутствие словесного контакта с пациенткой, отрешенность от окружающего мира, нарушение осмысления ситуации.)
После поступления в стационар ночью спала (была сделана инъекция реланиума 4 мл внутримышечно). Утром следующего дня состояние незначительно улучшилось. По-прежнему отсутствовал словесный контакт с врачом и медперсоналом. На вопросы не отвечала, сидела в однообразной позе с застывшим страдальческим выражением лица. Но при ответах на вопросы сестры, задаваемые на родном языке, более живо отвечала на часть вопросов, касающихся ее переживаний, при этом отмечается более адекватная, чем накануне эмоциональная реакция. Временами улыбалась и радостно громко смеялась. Как и накануне, не ориентировалась в месте нахождения, времени, ситуации. Свою сестру не узнавала, заявляла, что она сейчас учится во втором классе, но при разговоре и обращении к ней сестры, не глядя в ее сторону, поглаживала ее по руке. Отвечала на вопросы только своей сестры и только заданные на татарском языке. При этом голову в сторону сестры не поворачивала, взгляд устремлен в пространство перед собой, неподвижен. На вопрос сестры, что видит перед глазами, начинала чертить в воздухе круг, говорила, что крутится «карусель с племянником, там красиво». На вопрос, любит ли племянника, отвечала сестре на татарском языке, что очень любит, называла его по имени, улыбалась, затем громко смеялась. На вопрос, любят ли ее в школе, начинала всхлипывать, появлялись слезы и, плача, говорила, что «он» ее не любит, променял на девушку с магнитофоном. Начинала рассказывать о молодом человеке — своей первой любви. Рассказывала об этих событиях как о происходящих в настоящее время и вызывающих у нее сильные переживания. Повторяла многократно про зеленое платье, которое было надето ею на сабантуй много лет назад, часто сопровождала рассказ про зеленое платье словом «матур» (красивое). Затем начинала говорить, что не любит учительницу математики, что не хочет ходить во вторую смену в школу, перечисляла имена одноклассниц. Всхлипывая, говорила, что мама ругается, что она сейчас шьет зеленое платье на сабантуй.
(Врачи фиксируют нечто необычное, не вписывающееся в классическую клинику помрачения сознания. Мы фиксируем сдвиг в сознании пациентки сегодняшней ситуации в прошлое, напоминающее экмнезию, но с той разницей, что это имеет место быть при помраченном сознании, и это — не перенос ситуации далекого прошлого в сегодняшний день, а перемещение личности самой больной в «машине времени» назад, в прошлое, в психогенно-значимый момент жизни, измену любимого.)
Все это говорила с широко открытыми глазами, устремив застывший взгляд в пространство. Как только перед ее открытыми глазами встал врач, жестом показывала, чтобы он отошел, пояснив, что врач загородил видение племянника, при этом проявляет недовольство и беспокойство. После того как врач отошел, успокоилась, вновь закрыла глаза и вновь заговорила о красивом месте, где крутится племянник. За все время длительной беседы ни разу не ответила ни на один вопрос кого-либо, кроме сестры. Не выполняла инструкций и просьб врача, и только один раз выполнила просьбу на русском языке — показать язык. Отвечая на часть вопросов сестры, ни разу прямо не сказала, сколько ей лет, где она находится, в какой класс школы ходит, в ответ на вопрос о смерти племянника начала всхлипывать, говорить о бабушке, трогать свою щеку, говоря, что щека поранена. Вторую ночь также спала после инъекции реланиума. Утром следующего дня (на 4-й день от начала заболевания) «вышла» из состояния помраченного сознания после того, как соседка по палате облила ее случайно соком. Заявляла, что не знает, где находится, что с нею случилось, что ничего из происшедшего с нею в последние дни не помнит. Вскоре охотно согласилась на беседу с большой аудиторией врачей. При беседе: внешне опрятна, выражение лица спокойное, взгляд живой, заинтересованный. Охотно садится на предложенное кресло. Довольно легко вступает в контакт, подробно отвечает на все вопросы. Голос тихий. Словарный запас богатый, грамматический строй речи правильный. В окружающей обстановке и собственной личности ориентирована полностью. Жаловалась на слабость. Сообщала анамнестические сведения. Сообщила, что не помнит почти ничего, что произошло с ней. Все вышесказанное ею в состоянии психического расстройства воспринимала как сон. На вопрос об особенностях своего характера, отвечала, что она требовательна ко всем окружающим, особенно к близким. Считает себя хорошим специалистом и самой элегантной женщиной в школе. О муже говорила хорошо, но отмечала, что всегда считала его ниже себя по интеллекту и положению в обществе, недостойным ее.