Отчётливые идеи виновности (представляют ли они собой бред или некритичное преувеличение своих прежних промахов) совсем необязательны. Гораздо чаще присутствует смутное чувство вины и (или) обиды. Когда нет очевидных причин для депрессии, может сказаться укоренившийся в обществе даже не ясно осознаваемый стереотип, в соответствии с которым страдание означает наказание, а оно бывает справедливым или несправедливым, т. е. заслуженным или нет. В первом случае рождается чувство вины (стыда), а в последнем — обиды. Экзистенциалисты считают чувство вины априорно оправданным и адекватным, поскольку, по их мнению, оно отражает недостаточность усилий индивидуума к самореализации. Теоретически допустимо, что сколь ни была бы успешной жизнь, потенциально человек способен на большее. Противоречит же экзистенциальной концепции тот факт, что чувство вины при депрессиях вовсе не обязательно даже у явных неудачников. Говоря о чувстве вины, важно отметить неправомерность мнения, что его переживание следует дифференцировать в зависимости от направленности: на себя или на окружающих. На самом деле это не разное идеаторное содержание одной и той же эмоции, а разные эмоции. В первом случае это сожаление о промахах, содержащее раскаяние и обречённость (на наказание). Во втором — недовольство, содержащее досаду, возмущение; обычно при этом недовольны и обстоятельствами, испытывается общий дискомфорт.
Даже при аутохтонных (эндогенных) депрессиях больные склонны связывать свою печаль с неблагоприятной ситуацией, а врачи обычно считают её непосредственным выражением болезненного состояния. И то и другое неверно. В таких случаях печаль (грусть, тоска) — эмоциональная реакция сожаления о потере способности испытывать радость, но осознаётся она далеко не всеми, поскольку, действительно, никто не привык связывать наличие одного чувства с отсутствиемдругого. Обычно пациенты признают и ангедонию, и грусть как нечто невыразимое, и мысли о безысходности, бесперспективности, а также заниженную самооценку. Однако на вопрос, почему они грустят, большинство отвечает, что от «безвыходности» ситуации, т. е. отчаяния, или что это им непонятно. Люди вообще склонны связывать происхождение своих чувств с некими мыслями, представлениями или желаниями или напрямую с ситуацией, но не с другими чувствами. Эта склонность ссылаться на мысли или потребности и мечты, а не на чувства объясняется тем, что первые нагляднее последних: их легче осознать и воспроизвести, о них проще рассказать, создаётся видимость причинности, закономерности, понятности и адекватности своего реагирования. Постоянный поиск конкретной причины сниженного настроения, чего-то недостающего для счастья может приводить к всё новым и новым объяснениям своей неудовлетворённости. Эти объяснения могут отличаться большей или меньшей некритичностью. Например, 11 -летний школьник считает, что его тоскливость, тревожность, а заодно и трихотилломания обойдутся, если родители позволят ему завести собаку. Со слов же матери, в доме есть и собака, и две кошки, но после приобретения каждого животного сын обнаруживает заинтересованность им не более чем на несколько дней. Ему всё время хочется новых животных, совсем недавно мечтал завести змею, но потом охладел и к этой идее.
Тоскливость или тягостность состояния особенно характерна для утренних часов. Можно предположить, что такая суточная ритмичность отражает наиболее характерную динамику реактивных образований, которые особенно интенсивны вначале, непосредственно после конфронтации с обусловливающим их фактором, а потом угасают. Больной испытывает ангедонию уже при пробуждении, и начальная реакция печали наиболее интенсивна, угасая днём и вечером. В таком случае инвертированный суточный ритм следовало бы рассматривать как задержанную, отставленную реакцию на ангедонию.
Переживание утраты является центральным и для психологических (непатологических) реакций, таких как ностальгическая реакция и реакция горя. При утрате родного окружения или близкого человека и радости от взаимодействия с ними настоящее и будущее переживаются как неполноценные. Сожаления об утрате усиливаются воспоминаниями о прошлом, невозможностью хоть какого-то повторения его лучших моментов. В случаях достаточной интенсивности печального сожаления на какое-то время пропадает или снижается способность радоваться вообще — это вторичная ангедония (поэтому ангедонию нельзя считать признаком только эндогенных состояний). Она необязательна и вторична по отношению к аффекту сожаления. В идеаторной сфере воспроизводятся мысли об утрате, её обстоятельствах, вариантах последующей жизни. При этом многие люди склонны связывать вторично развившуюся ангедонию не с чувством сожаления о потере, не с грустью как таковой, а с теми мыслями и воспоминаниями, которые их занимают, т. е. с раздумьями о случившемся и о предстоящем, с фактом потери близкого человека. Хотя ангедония обходится вместе с угасанием эмоциональной реакции печали или даже раньше, а факт утраты и память о ней сохраняются, переосмысления случившегося не происходит, и причина ангедонии ошибочно видится именно в нём, а не в вызванном им сожалении об утрате.
При реакциях горя испытывается двойная утрата: человек сожалеет о собственной потере и сочувствует умершему, который вовсе лишился радости жизни. Сопереживание тем отчётливее, чем полнее воспринимается собственная радость бытия, которая сразу после утраты минимальна. Поэтому иногда можно вычленить этапы эмоциональной реакции горя: сначала более отчётливо выступает сожаление о собственной потере, а потом, когда радость бытия начинает возвращаться, становится особенно жалко умершего.
При патологических (в отличие от психологических) реактивных состояниях ангедония обязательна. Она также вторична, что отличает нормальные (психологические) и патологические реакции от эндогенных состояний, при которых безрадостность — первичный феномен. В отличие от нормальных реакций, патологические характеризуются более высокой интенсивностью чувств, несоразмерных потере, или слишком длительным их сохранением (критерии К. Шнайдера). (Подробнее см. рубрику «Психопатологический диатез: реактивные и фазные состояния».) Попытки упразднить этот шнайдеровский критерий на основании данных о сходстве биологических показателей при соразмерных и несоразмерных поводу состояниях сниженного аффекта нельзя признать доказательными, поскольку эмоциональное напряжение всегда сказывается на метаболизме. Если принять за критерий депрессии «биологический вред» от плохого настроения, то специфика неадекватности, патологичности реагирования будет утрачена. Для сравнения: кровотечение при порезе свидетельствует о гемофилии, только если оно неадекватно продолжительно. Физические и психические травмы могут требовать медицинской помощи, но это особый вид медицинских и социальных проблем, который нельзя отождествлять с болезнями и диатезами, хотя в качестве последствий или осложнений травм вполне могут иметь место болезни или проявления конституциональной предрасположенности к патологии (см. также раздел «Психическая патология и норма»).