Понятие «патологические увлечения» основывается на разных психологических явлениях (поэтому не только сложно, но и некорректно пытаться предложить для них единую дефиницию). У одних людей особое пристрастие к какой-либо деятельности возникает, если она приносит эстетическое или даже физиологическое удовольствие. Например, если индивидуум способен наслаждаться музыкой или балетом, он может стать меломаном или балетоманом. У других людей побудительной силой является какое-то инстинктивное влечение, например к накопительству, к привлечению к себе внимания, к познавательно-мыслительной деятельности. В последнем случае выявляется та или иная сверхценность. Увлечения могут порождаться и рациональным интересом (т. е. материальной выгодой). Разумеется, нередко за одним увлечением скрываются одновременно разные явления. Например, в увлечённости пиротехникой могут быть значимы и пироманическое влечение, и его эстетическое оформление, и возможность подзаработать на своём хобби. Об (условно) патологических увлечениях можно говорить, если они сопровождаются какими-то безусловно патологическими признаками: им следуют с некритичностью (например, с явным ущербом для более важных дел), или они выявляют интеллектуальную несостоятельность (например, не могут разобраться в прочитанном), или их появление совпадает с эпизодом нарушенного аффекта.
Касаясь «патологических увлечений» («болезненных хобби»), нельзя не отметить неправомерную искусственность выделения в их структуре в качестве рядоположенных аффективного и «интеллектуального» (т. е. когнитивного) компонентов той или иной деятельности, с одной стороны, и влечения к этой деятельности, с другой стороны. Иногда аффективный и когнитивный компоненты объединяют в понятие «сверхценность», которое, наряду с влечением, считают составной частью «патологических увлечений». На самом деле влечение — это прежде всего эмоциональная (аффективная) удовлетворённость от какого-то действия, в том числе мыслительного процесса, обладания чем-либо. Эмоциональный компонент не сопутствует влечению, а представляет собой его сущность. Он динамичен: привлекательность дополняется напряжённостью, когда следование влечению задерживается, и сменяется облегчением или удовольствием, когда влечение исполняется. Напряжённость или облегчение (удовольствие) — не только результат воздержания от влечения или его воплощения (в зависимости от собственного поведения или ситуации), но и его неотъемлемая часть, не возможная без него. Изначальная привлекательность предмета влечения, дополняется она напряжённостью или нет, представляет собой эмоциональное предвкушение облегчения или удовольствия. Собственные влечения осознаются с большей или меньшей ясностью, хотя бы в примитивных категориях: «хочется», «нравится», «интересно». В этом их когнитивный компонент, который обязателен и может оказаться вполне развёрнутым. Идеоманическое влечение часто приводит к формированию сверхценностей, которые являются, таким образом, результатом идеомании. Если результат клептомании — ворованные вещи и, возможно, привлечение к ответственности, то результат идеомании — сверхценности. При этом усиленная интеллектуальнокогнитивная деятельность, например чтение, занятия наукой и пр., не приводит непременно к формированию сверхценных идей, равно как повышенная склонность (усиленное влечение) к общению не обязательно рождает дружбу.
Психопатологически разнородным оказывается и пищевое поведение. В частности, отказ от пищи лежит в основе квалификации нервной анорексии, при которой в качестве необязательного критерия по МКБ-10 отмечают также страх ожирения. Действительно, анорексическое поведение может быть обусловлено страхом (обычно социофобией, но опасение излишней полноты может и не зависеть от потенциального отношения окружающих). Однако возможная его основа — эмоция отвращения. И страх, и отвращение выступают на фоне усиливающего их депрессивного аффекта. Иногда, впрочем, сопровождающаяся снижением аппетита и достаточной некритичностью депрессивность и сама по себе приводит к анорексической потере веса.
При выявлении поведенческих отклонений индивидуальный анализ лежащих в их основе конкретных психологических или психопатологических феноменов особенно важен. Например, склонность к азартным играм при гипоманиях почти непременно означает расторможение влечений, но не всегда. Вот пример. Скуповатый пациент, который проиграл небольшую сумму, заглянув в состоянии гипомании в игорный дом, сделался его завсегдатаем. Особенного азарта, радости от игры он не испытывал, ему хотелось лишь искоренить обиду за «несправедливость» всё возраставших проигрышей. Формально он всегда понимал мизерность шансов отыграться, но вопреки этому всё-таки надеялся на удачу. Чтобы иметь больше денег на игру, он активно подрабатывал (работоспособность в этот период была повышенной), текущие заработки проигрывал, сохраняя, однако, прежние накопления. Через полтора года наступила полугодичная ремиссия в аффективном состоянии, и пациент начал более трезво относиться к возможности отыграться (снова вернулся к игре уже только при рецидиве гипомании). Поскольку влечение к азарту отсутствовало, такое поведение следует расценивать как псевдолудиоманическое. Оно было обусловлено проявившейся в рамках гипомании некритичностью (переоценкой своих шансов на удачу).
Таким образом, одно и то же понятие (не относящееся к безусловным психопатологическим категориям) в зависимости от контекста может быть ложным, условным, искажённым или неоднозначным. Так, «патологическое» фантазирование ставит вопрос, что именно является патологичным. Не относить же к патологии богатство воображения. Патологией может быть выявляемая при нём некритичность (случай искажённого понятия). Содержание фантазий различается, в том числе отражает детские страхи (например, когда в темноте с наглядностью представляют устрашающие образы чудовищ), но патологией в таких случаях является страх, а не фантазирование. Наличие ещё одного искажённого варианта категории «патологического фантазирования» означает, что это неоднозначное понятие. Выделяется гиперкомпенсаторный вариант «патологического» фантазирования, которое облегчает психологическую переработку психотравмирующей ситуации. Здесь необходимо, в первую очередь, дифференцировать реакцию на психотравму — адекватную и чрезмерную (патологическую). В зависимости от этого и следует оценивать компенсаторное фантазирование как нормальное (ложная категория) или условно-патологическое. Компенсаторную роль фантазирование может играть и при аутохтонных психических нарушениях (также условно-патологическая категория). Неопределённо понятие «бредоподобное» фантазирование (ещё один вариант «патологического» фантазирования). Одни авторы считают, что, в отличие от бреда, оно не стойко, другие — что, в отличие от сверхценностей, «бредоподобное» фантазирование стойко и не поддаётся коррекции. Такой дифференциальный критерий неудачен, поскольку активное бредообразование, как и любой другой симптом функционального расстройства, может возникать транзиторно, например на несколько часов. Если фантазирование не бредовое, то оно начинается с влечения к фантазированию как к игре, увлечённость которой приводит к временной утрате критики (эмоциональная некритичность, как и при псевдологии, не исключает одновременного наличия когнитивной некритичности). При невозможности вынести диагностическое заключение (из-за недостаточности самоотчёта, например) предпочтительнее оценивать случай как дифференциально-диагностический, поскольку рубрика «бредоподобность» создаёт лишь видимость ясности и не стимулирует попытки последующей точной диагностики. Если воображению ребёнка свойственна яркая наглядность, то сложнее бывает дифференцировать фантазирование и галлюцинирование. Диагностическая неясность способна порождать сомнительную терминологию. Е.А. Попов предлагал такие неясные случаи называть галлюцинои- дами, хотя и до него, и после были и иные трактовки этого термина. Полной внятности не внёс и М. И. Рыбальский, для которого галлю- циноиды — «переходный» вариант между истинными и псевдогаллюцинациями, хотя такие варианты, как отмечено выше, весьма разнообразны. Наряду с «переходным» вариантом он отнёс к этому понятию так называемые незавершённые галлюцинации, например «невнятные голоса», которые, разумеется, вполне могут быть или истинными, или псевдогаллюцинациями.