Дефект личности типа Фершробен. Наиболее характерным для данного вида негативного расстройства является патологическая аутистическая активность, о которой в 1927 г. писал Минковский. Отрыв от действительности, забвение прошлого жизненного опыта и практики сопровождается вычурными, нелепыми поступками, чудаковатым поведением. Больной не понимает, что ведет себя неадекватно, сообщает о своих поступках, действиях, привычках как о чем-то само собой разумеющемся. Больные удивляются, что слывут среди друзей и родственников чудаками, не от мира сего. (см. тесты по психологии для врачей) Психическое состояние накладывает отпечаток на их жилище, которое обычно захламлено старыми вещами, неухожено, как и сам больной, игнорирующий правила личной гигиены и общепринятые нормы проживания с другими людьми, т. е. «среда существования души» (К. Ясперс) демонстрирует болезнь души. Во внешнем облике обнаруживаются диспластичность, угловатость движений и манер. Нередка грубая эмоциональная опустошенность, развитие аутизма наизнанку. В монографии Жана Грабе «История шизофрении» приводятся интересные рассуждения Е. Блейлера о так называемой латентной шизофрении, под проявлениями которой он описывает фершробенов:
«...Мы не знаем, как поставить диагноз этой простой формы шизофрении, без шизофренических симптомов. Он (Блейлер) только говорит, что она редко встречается в психиатрических больницах, но он достаточно уверен, что наиболее распознаваемая манифестация этой формы в социальной маргинализации: «Эти простые шизофреники составляют большую часть всех «мозгов набекрень» (реформаторы, философы, артисты, дегенераты, чудаки)».
Приводим пример фершробена.
Молодой человек, К. 29лет. Массивно отягощен психической патологией по линии матери. Дед, два дядьки, одна двоюродная сестра и один двоюродный брат страдали различными формами шизофрении, причем четверо из них — благоприятной рекуррентной, один — шубообразной. Сам К. отличался повышенными способностями: в четыре года бегло читал, в пять научился играть простые мелодии на фортепиано. В первых классах школы учился на «отлично», с 7-го успеваемость поползла вниз. Первый приступ заболевания перенес в 16лет: развился синдром острого чувственного бреда. Сумел сдать экзамены в школе и поступил учиться в университет на журналистский факультет. С третьего курса ушел, решил «идти в народ», изучать «жизнь снизу, на дне». В течение двух лет изучал историю трущоб, начав с «Отверженных» В. Гюго и «Петербургских трущоб», перейдя затем на описания Гарлема и Брайтон-Бич. Года через два окончил теоретическую подготовку и буквально «пошел в народ». В течение трех лет обходил одну за другой помойки крупного города, фотографировал их, лежавших возле них, лазающих внутри и снаружи бомжей. Для вхождения в образ (так он именовал свой необычный внешний вид) одевался сродни бомжам. Носил драную телогрейку, боты «прощай молодость», старые вонючие брюки, кепку «аэродром» второй половины прошлого века. Умывался один раз в месяц, баню не посещал. Сообщал близким, что без оригинального запаха будет чужим среди своих.
Превратил комнату в собирательный образ помоек города. В несколько этажей громоздились коробки, где складировалось тряпье, засохшие корки хлеба, пластмассовые бутылки, детали выброшенной мебели. Все коробки, фотографии помоек классифицировал по принципу, никому, кроме него, не понятному. В ответ на вопросы о коллекции и своих исканиях начинал долго и пространно рассуждать о значении помоек, отбросов, вторичного сырья в жизни общества, влиянии дерьма как «антитезы вещевому позитиву», призванному облагородить обуржуазившееся нутро российского дерьмократа через натуральное дерьмо, т.е. отрицанием отрицания». Замышлял создать «отряд служителей дерьму» (ОСД), чему посвятил целую общую тетрадь изысканий. В тетради были расписаны эмблема отряда, звания (например, ГСП — главный служитель помойки), полномочия, заработная плата на случай легализации ОСД. Забросил полностью чтение, телепередачи, общался только с бомжами, которые его не принимали и не понимали, часто поколачивали, если он не приносил очередной порции водки. Настолько изменился, что никто из прежних друзей его не узнавал. Однажды, при изучении очередной помойки поздней осенью, замерз в трех метрах от жилого дома. Историю со слезами рассказывала мать, так и не согласившись, что он был болен.