При менее бурной манифестации состояния бред носит парциаль­ный характер, т. е. его фабула затрагивает более узкие аспекты бытия и вовлекает лишь немногочисленных участников или даже одно лицо. Так, больные замечают такие чувства к себе, которые характеризуют избирательные межличностные отношения, предполагающие значение индивидуальности больного («эмоциональный» бред воображения). Так, если речь идёт о враждебности, то основанной не на страсти к на­живе, а на зависти к особенным душевным качествам пациента или незаурядным внешним данным пациентки. К этому же варианту бреда воображения относятся многие случаи бреда любовного притязания, а также бреда ревности, при котором измена свидетельствует о пренеб­режении к пациенту. Как и при интуитивном бреде, здесь чаще всего ссылаются на выражение глаз, лица («влюблённое», «виновато-лука­вое» или просто «многозначительное»). С течением времени бредовая фабула в одних случаях подкрепляется однотипными подтверждени­ями, например завуалированными предложениями со стороны своего воздыхателя, а в других — усложняется всё новыми догадками, напри­мер о его тайных визитах под окна дома, подстроенных им событиях, иносказательных письмах, которые для отвода глаз направляются к со­седям, и пр.

К парциальному бреду воображения следует относить и классичес­кие описания синдромов двойников с хроническим течением. Так, при синдроме Капгра (отрицательного двойника) возникает интуитивная убеждённость в утрате искренности и теплоты по отношению к себе со стороны хорошо знакомого человека, претензии которого на бли­зость воспринимаются как фальшивые. Больные по-бредовому объяс­няют произошедшее подменой близкого человека каким-то двойником, «подставным» лицом. Если в поведении двойника угадывается враж­дебность, то бредовая фабула дополняется персекуторной тематикой. При бреде Фреголи (положительного двойника) больной думает, что в находящихся неподалёку от него незнакомых лиц перевоплощается известный ему преследователь. Фактического внешнего сходства с пре­следователем при этом не требуется, он узнаётся интуитивно. Ещё более сложная (и, соответственно, особенно редкая, исчисляемая единицами в мировой литературе) фабула — при бреде интерметаморфоза, когда предполагается, что преследователь последовательно перевоплощается в окружающих больного лиц с помощью гипнотических чар. В клини­ческой практике реальные случаи не всегда точно соответствуют этим детализированным классическим вариантам. В частности, не всегда возможно противопоставление знакомых и незнакомых. Например, пациентка внутренне убеждена, что вместо её отца рядом с ней нахо­дится хорошо всем известный психотерапевт, которого она часто ви­дела по телевизору. Внешность отца не изменилась, но выражение ли­ца не оставляет сомнений: психотерапевт недоволен её беременностью и хочет по кусочкам вырезать её плод.

Разновидностью бреда воображения является конфабуляторный бред. Он может дополнять бредовые переживания неконфабулятор- ного характера или встречаться изолированно. Для него характерно чувство усилия, необходимое, чтобы «вспомнить полузабытые» собы­тия. Однако оно совсем не обязательно. Если ложные воспоминания ярки и детальны, в известном смысле справедливо называть конфа­буляторный бред «галлюцинациями памяти». Так, при остром конфа- буляторном бреде воображения до определённого момента пациентка не замечает ничего необычного, а затем начинает рассказывать, будто накануне была с мужем на концерте, обезвредила там бомбу, что поз­волило предотвратить войну. Субъективного чувства припоминания забытого при этом нет. Реально происходившая будничная жизнь при этом не отрицается, но воспоминание о вымышленных событиях живо и актуально. Это не замещающие конфабуляции, которые заполняют мнестические пробелы, а дополнение прошлой реальности бредовыми переживаниями.

Если бредовая интуиция меняет субъективный смысл ситуации в самом общем виде, а бредовое воображение развивает фабулу, то при относительно медленном разворачивании болезненного состояния со­здаются предпосылки для подключения логических толкований, интер­претативного анализа, интегрирующих, дополняющих и подтвержда­ющих феномены интуитивного бреда, а также выверяющих и ограни­чивающих домыслы воображения. Как и при любой интерпретации, бредовой анализ здесь (в отличие от бреда воображения) опирается на сопоставление фактов друг с другом и с общепринятыми представ­лениями. Обычно интерпретации формально допустимы, хотя степень их вероятности не высока. Так, форточка в доме напротив открыта, несмотря на мороз, что даёт больному основание заключить, будто через неё за ним ведётся наблюдение. При бредовой интерпретации из нескольких возможных объяснений того или иного факта выбирает­ся только одно. Это объяснение иногда достаточно вероятное, а иногда маловероятное, но главное, что без достаточных оснований отвергается любое другое, в том числе и случайное совпадение или стечение обсто­ятельств. Другие толкования не принимаются в расчёт в силу некри­тичности больного, а выбор единственного объяснения основывается на той интуитивной догадке, которая могла быть сделана задолго до на­стоящего момента и представляла собой интуитивный бред.

Соотношение бредовых интерпретаций, интуиции и воображения бывает различным. Отдельные интерпретации могут наблюдаться и при явном преобладании интуитивного бреда, что обычно не должно слу­жить основанием для изменения общей квалификации подтипа бредо­вого состояния. Например, при остром интуитивном бредообразовании больной дополнительно отмечает намёки на такие обстоятельства, о ко­торых он говорил только своей жене, и это в его глазах доказывает её причастность к происходящему. При парциальном бреде воображения пациентка думает, что её «поклонник», бывший работник спецслужбы, подсылает к ней не кого-нибудь, а своих прежних коллег, поскольку эти люди слишком подробно её расспрашивали, как это принято имен­но в спецслужбах.

Иногда можно отметить этапность, при которой интуитивный бред дополняется всё более расширяющимися интерпретациями. Так, больная замечает, что на неё с необычным вниманием посмотрел со­сед по подъезду. Разумеется, он не мог не видеть её и прежде, когда они случайно встречались возле дома, но теперь интуиция заставляет её с уверенностью думать, что в его взгляде есть что-то большее, чем простое соседское любопытство. После возобновляющихся раздумий о том, какой интерес она может представлять для соседа, она находит лишь одно логическое объяснение: он хочет завладеть её квартирой («сейчас многие охотятся за чужой собственностью», а больше с неё и взять нечего). Другие объяснения (что он задержал на ней взгляд слу­чайно, что он захотел с ней поговорить по бытовым вопросам, что она привлекла его внимание своим необычным видом) априорно не подхо­дят, потому что она изначально угадала в его взгляде недоброжелатель­ность. Далее всё новые факты сопоставляются с исходным эпизодом, и интерпретации занимают всё большее место, составляя уже некую систему. Сосед выходит из квартиры уже не случайно, а чтобы следить за ней, для этого он иногда специально оставляет дверь неплотно при­крытой, его гости — это приглашённые им юристы, которые разбирают собранные им сведения о больной, чтобы к чему-нибудь придраться и выселить её из квартиры. Поэтому одна его гостья смущённо отвер­нулась от пациентки при встрече с ней в подъезде.