При менее бурной манифестации состояния бред носит парциальный характер, т. е. его фабула затрагивает более узкие аспекты бытия и вовлекает лишь немногочисленных участников или даже одно лицо. Так, больные замечают такие чувства к себе, которые характеризуют избирательные межличностные отношения, предполагающие значение индивидуальности больного («эмоциональный» бред воображения). Так, если речь идёт о враждебности, то основанной не на страсти к наживе, а на зависти к особенным душевным качествам пациента или незаурядным внешним данным пациентки. К этому же варианту бреда воображения относятся многие случаи бреда любовного притязания, а также бреда ревности, при котором измена свидетельствует о пренебрежении к пациенту. Как и при интуитивном бреде, здесь чаще всего ссылаются на выражение глаз, лица («влюблённое», «виновато-лукавое» или просто «многозначительное»). С течением времени бредовая фабула в одних случаях подкрепляется однотипными подтверждениями, например завуалированными предложениями со стороны своего воздыхателя, а в других — усложняется всё новыми догадками, например о его тайных визитах под окна дома, подстроенных им событиях, иносказательных письмах, которые для отвода глаз направляются к соседям, и пр.
К парциальному бреду воображения следует относить и классические описания синдромов двойников с хроническим течением. Так, при синдроме Капгра (отрицательного двойника) возникает интуитивная убеждённость в утрате искренности и теплоты по отношению к себе со стороны хорошо знакомого человека, претензии которого на близость воспринимаются как фальшивые. Больные по-бредовому объясняют произошедшее подменой близкого человека каким-то двойником, «подставным» лицом. Если в поведении двойника угадывается враждебность, то бредовая фабула дополняется персекуторной тематикой. При бреде Фреголи (положительного двойника) больной думает, что в находящихся неподалёку от него незнакомых лиц перевоплощается известный ему преследователь. Фактического внешнего сходства с преследователем при этом не требуется, он узнаётся интуитивно. Ещё более сложная (и, соответственно, особенно редкая, исчисляемая единицами в мировой литературе) фабула — при бреде интерметаморфоза, когда предполагается, что преследователь последовательно перевоплощается в окружающих больного лиц с помощью гипнотических чар. В клинической практике реальные случаи не всегда точно соответствуют этим детализированным классическим вариантам. В частности, не всегда возможно противопоставление знакомых и незнакомых. Например, пациентка внутренне убеждена, что вместо её отца рядом с ней находится хорошо всем известный психотерапевт, которого она часто видела по телевизору. Внешность отца не изменилась, но выражение лица не оставляет сомнений: психотерапевт недоволен её беременностью и хочет по кусочкам вырезать её плод.
Разновидностью бреда воображения является конфабуляторный бред. Он может дополнять бредовые переживания неконфабулятор- ного характера или встречаться изолированно. Для него характерно чувство усилия, необходимое, чтобы «вспомнить полузабытые» события. Однако оно совсем не обязательно. Если ложные воспоминания ярки и детальны, в известном смысле справедливо называть конфабуляторный бред «галлюцинациями памяти». Так, при остром конфа- буляторном бреде воображения до определённого момента пациентка не замечает ничего необычного, а затем начинает рассказывать, будто накануне была с мужем на концерте, обезвредила там бомбу, что позволило предотвратить войну. Субъективного чувства припоминания забытого при этом нет. Реально происходившая будничная жизнь при этом не отрицается, но воспоминание о вымышленных событиях живо и актуально. Это не замещающие конфабуляции, которые заполняют мнестические пробелы, а дополнение прошлой реальности бредовыми переживаниями.
Если бредовая интуиция меняет субъективный смысл ситуации в самом общем виде, а бредовое воображение развивает фабулу, то при относительно медленном разворачивании болезненного состояния создаются предпосылки для подключения логических толкований, интерпретативного анализа, интегрирующих, дополняющих и подтверждающих феномены интуитивного бреда, а также выверяющих и ограничивающих домыслы воображения. Как и при любой интерпретации, бредовой анализ здесь (в отличие от бреда воображения) опирается на сопоставление фактов друг с другом и с общепринятыми представлениями. Обычно интерпретации формально допустимы, хотя степень их вероятности не высока. Так, форточка в доме напротив открыта, несмотря на мороз, что даёт больному основание заключить, будто через неё за ним ведётся наблюдение. При бредовой интерпретации из нескольких возможных объяснений того или иного факта выбирается только одно. Это объяснение иногда достаточно вероятное, а иногда маловероятное, но главное, что без достаточных оснований отвергается любое другое, в том числе и случайное совпадение или стечение обстоятельств. Другие толкования не принимаются в расчёт в силу некритичности больного, а выбор единственного объяснения основывается на той интуитивной догадке, которая могла быть сделана задолго до настоящего момента и представляла собой интуитивный бред.
Соотношение бредовых интерпретаций, интуиции и воображения бывает различным. Отдельные интерпретации могут наблюдаться и при явном преобладании интуитивного бреда, что обычно не должно служить основанием для изменения общей квалификации подтипа бредового состояния. Например, при остром интуитивном бредообразовании больной дополнительно отмечает намёки на такие обстоятельства, о которых он говорил только своей жене, и это в его глазах доказывает её причастность к происходящему. При парциальном бреде воображения пациентка думает, что её «поклонник», бывший работник спецслужбы, подсылает к ней не кого-нибудь, а своих прежних коллег, поскольку эти люди слишком подробно её расспрашивали, как это принято именно в спецслужбах.
Иногда можно отметить этапность, при которой интуитивный бред дополняется всё более расширяющимися интерпретациями. Так, больная замечает, что на неё с необычным вниманием посмотрел сосед по подъезду. Разумеется, он не мог не видеть её и прежде, когда они случайно встречались возле дома, но теперь интуиция заставляет её с уверенностью думать, что в его взгляде есть что-то большее, чем простое соседское любопытство. После возобновляющихся раздумий о том, какой интерес она может представлять для соседа, она находит лишь одно логическое объяснение: он хочет завладеть её квартирой («сейчас многие охотятся за чужой собственностью», а больше с неё и взять нечего). Другие объяснения (что он задержал на ней взгляд случайно, что он захотел с ней поговорить по бытовым вопросам, что она привлекла его внимание своим необычным видом) априорно не подходят, потому что она изначально угадала в его взгляде недоброжелательность. Далее всё новые факты сопоставляются с исходным эпизодом, и интерпретации занимают всё большее место, составляя уже некую систему. Сосед выходит из квартиры уже не случайно, а чтобы следить за ней, для этого он иногда специально оставляет дверь неплотно прикрытой, его гости — это приглашённые им юристы, которые разбирают собранные им сведения о больной, чтобы к чему-нибудь придраться и выселить её из квартиры. Поэтому одна его гостья смущённо отвернулась от пациентки при встрече с ней в подъезде.