Ассоциативный (символический) бред

Начальное проявление ассоциативного (символического) бреда состо­ит в переживании больным обращённого к нему непонятного намёка, дополняющего привычный смысл вещей, явлений и поведения окру­жающих. Но этот намёк заключается не просто в принятии больным на свой счёт того, что объективно к нему прямо не относится (т.е. он не исчерпывается бредовой интуицией). Хотя он и имеет непосредс­твенное отношение к больному, он передаётся через условный сигнал, символический смысл которого требует расшифровки. Нередко этой так и не расшифрованной иносказательностью и ограничивается ас­социативный бред. Отличие от бредовой интуиции в том, что при ас­социативном бреде не просто изменён общий смысл обстановки и её атмосфера, отдельные предметы обращают на себя внимание не только нарочитостью, будто выставлены напоказ специально для больного, но в них закодировано особое символическое значение, разгадка кото­рого сулит нечто важное. Цветы в руке прохожего, текст уличной рекла­мы, который нельзя понимать буквально, — это важные сигналы о том, что произойдёт, или о том, как следует поступать. На символизм заме­чаемых намёков может указывать то, что значение придаётся не столь­ко предметам или явлениям как таковым, сколько их абстрактным ха­рактеристикам, таким как их число или соответствие геометрическим формам. Например, для больных важно, что их собеседник моргнул два раза, что трещины на асфальте составляют кольцо. Часто выделяют­ся даже не конкретные предметы, а отдельные их свойства (например, окраска) или детали в отрыве от них самих; больному остаётся только догадаться, что это за предостережения или прорицания (в зависимости от направления, принятого бредовой интуицией).

Признаки остроты состояния при ассоциативном (символическом) бредообразовании выступают наиболее заметно. Некритичность разви­вается быстро и носит диффузный характер, не ограничиваясь неадек­ватностью умозаключений собственному опыту: без своевременной когнитивной обработки остаются многие отдельные факты и происхо­дящие события, хотя по отдельности они и могут быть поняты. В ре­зультате нарушается продуктивность интегративной оценки происходя­щего. Эмоциональной реакцией на эту несостоятельность критического синтеза является аффект растерянности (недоумения), свидетельству­ющий об эмоциональной сохранности больных. Речь идёт о том на­чальном переживании умственной беспомощности, при котором боль­ные задаются вопросом, что происходит с ними самими, почему они не могут понять происходящее вокруг них. По мере развития острого бредового состояния, когда по механизмам воображения и ассоциатив­но-символического мышления формируются всё новые бредовые идеи, объём непонятной информации обычно не уменьшается, а возраста­ет, фабула бреда может быть несвязной и даже противоречивой. Тем не менее больные перестают быть озабоченными собою и недоумевают уже о том, что происходит вокруг них, пытаясь распутать ситуацию. Этот феномен психиатры часто также относят к растерянности, хотя по существу здесь уже берёт начало психотическая загруженность, при которой больной всё более поглощён бредовыми и галлюцинаторными переживаниями, уделяя меньше внимания как обыденной реальности, так и своему душевному состоянию.

Поскольку ассоциативно-символическое мышление используется в первую очередь в игровой деятельности, которая создаёт искусствен­ную ситуацию, то для ассоциативного бреда (символического значе­ния) характерно не только свойственное и острому интуитивному бреду чувство неестественности и нарочитости происходящего, но и чувство условности, розыгрыша. Последнее (вкупе с переживанием внима­ния по отношению к себе) может реализовываться в соответствующем бредовом содержании, когда больные считают, будто всё подстроено, чтобы наблюдать за их реакциями на окружающую их зашифрован­ную информацию, будто их проверяют, могут ли они вообще разгадать подаваемые им сигналы. Символический смысл может приобретать и собственное поведение. Например, удаляя пятно с платья, больная думает, что очищает страну от скверны.

Наделение неясного намёка определённым содержанием принци­пиально не отличается от состояний с другими механизмами бредооб- разования. Здесь также имеют значение аффективный фон (депрессив­ный, маниакальный или тревожный), сформированные ранее психо­логические комплексы и конкретные факты жизненного опыта. Хотя существуют общепринятые символы (например, религиозной прина­длежности), в порядке вещей и сугубо индивидуальное, непривычное раскрытие иносказательных значений. Так, для одного больного пред­вестником смерти служит изображение креста, и это банально, а для другого кончину символизирует электролампочка, что со стороны мо­жет представляться абсурдным. Смысл бредового символа может быть и противоположным общепринятому. Например, одна больная, увидев по телевизору кресты на могилах, сочла их знаком того, что её покой­ный отец на самом деле жив. Но каково бы ни было содержание бредо­вого символа, не оно служит диагностическим критерием. Как и здоро­вые люди, пациенты в принципе понимают условность символа (намё­ка) и его возможную субъективность, но патологическая некритичность в случае конкретного бредового символа проявляется в том, что он предназначен именно для пациента, указывая на то, к чему причастен лично он (это говорит об участии интуиции в формировании символи­ческого бреда). Субъективность символа не означает допустимости его многозначия для больного, который интуитивно убеждён, что тот, кто его создаёт, указывает на нечто совершенно определённое. Если символ раскрывает будущее, то оно представляется неотвратимым. Так, шприц в руке медсестры — знак того, что больной суждено стать наркоманкой («сесть на иглу»), и она испытывает ужас.

В отечественной психиатрии среди феноменов острого бредового состояния часто ссылаются на ложные узнавания. При ассоциативном бреде они фактически представлены бредом значения и отличаются от парциального бреда воображения с фабулой двойников (см. выше). На знакомого человека могут намекать любые отдельные особенности внешности, наряда, интонации голоса, сходное имя и пр. Тождествен­ности в других деталях, указывающих на сходство между знакомыми и незнакомыми, для больного и не требуется. Напоминание о ком-то другом под не схожей с ним внешностью и служит символом тождества. Например, один пациент счёл своего отца главой государства (причём конкретным и известным политическим деятелем), потому что номер его удостоверения начинался с нескольких нолей, как это бывает у са­мых важных персон.