Для анализа особого положения этого типа расстройств необходимо различать психиатрическую симптоматику, непосредственно отражаю­щую первичное нарушение психической деятельности, с одной сторо­ны, и зависимую от органического или функционального расстройства нервной деятельности, с другой. Хотя И. П. Павлов считал психиче­скую деятельность разновидностью (высшей) нервной деятельности, с психопатологической точки зрения, разница между нарушениями психики и функций нервной системы как соматического органа весьма существенна. У психической и нервной деятельности общее назначе­ние: обеспечивать адаптацию организма как целого при его взаимо­действии с внешней средой. Однако психическая деятельность, в отли­чие от нервной, имеет своим результатом идеальное: понятия и осоз­нание собственных эмоций. Таким образом, психическую деятельность от нервной отличает её механизм, регулирующий жизнедеятельность (включая и поведение) через идеальный (психологический) продукт, который намного сложнее, чем результат нервной деятельности, по су­ществу ограничивающийся функциями активации или торможения. Соответственно, не производное от нарушения нервной деятельности первичное расстройство психологического продукта может оказывать­ся более дифференцированным и избирательным, чем обусловленное относительно элементарным по своей сущности влиянием патоло­гически изменённой нервной деятельности на психическое функци­онирование.

В психической сфере можно выделить категории, наиболее тесно связанные с нервной деятельностью, расстройство которых ожидаемо в первую очередь при её нарушении. К ним относится восприятие, пре­жде всего его сенсорный компонент (а не эмоциональный или когни­тивный), позволяющий ощущать физические характеристики чувствен­ных стимулов и наиболее тесно связанный с органами чувств. В этот же ряд следует отнести и память («предпосылку интеллекта») как высшую форму условно-рефлекторной деятельности.

При органических поражениях центральной нервной системы, по­мимо собственно неврологической симптоматики, чаще наблюдаются нарушения вышеотмеченных видов психического функционирования, особенно тесно связанных с нервной деятельностью, — восприятия и памяти. Поскольку нервная деятельность служит необходимой пред­посылкой психического функционирования, последнее невозможно при её существенной дезорганизации. Клинически это выражается помрачением сознания.

Общее функциональное расстройство нервной деятельности производно от перенапряжения психической деятельности, обусловленного психотравмирующими обстоятельствами или эндогенными нарушени­ями психических процессов (например, аутохтонной депрессией). При этом функциональные нарушения нервной деятельности и производной от неё психической деятельности проявляются в тех же формах, что и органически обусловленные: воспроизводится неврологическая пато­логия (конверсионная симптоматика), утрачиваются зрение, слух, воз­никают амнезия и помрачение сознания (сумеречное). Таким образом, несмотря на функциональную природу, зависимость диссоциативной симптоматики от расстройства нервной деятельности обусловливает меньшую выраженность парциальности, свойственной другой функци­ональной психической патологии.

Отличия диссоциативной симптоматики от органически обуслов­ленных психических расстройств не сводятся к отмеченной выше тен­денции к избирательности, видимо, отражающей зональные различия в нарушении деятельности корковых структур. Другое её существенное отличие (как и конверсий) — в отсутствии истинной астении, обяза­тельной для реакции на соматический фактор.

Взаимозависимость соматоневрологической и психической сфер не равнозначна: если первая является прежде всего предпосылкой пос­ледней, то последняя — регулятором первой. В соответствии с этим для нарушений психического функционирования вследствие соматоневро­логической патологии характерно преимущественно его ослабление вплоть до прекращения (комы), тогда как собственно психическая па­тология, развивающаяся в рамках диатеза и шизофрении, сопровожда­ется главным образом нервной дисрегуляцией, а не отмеченным выше общим функциональным расстройством нервной деятельности с дис­социативной симптоматикой. Весьма наглядна дисрегуляция вегетати- ки, обеспечивающей функционирование внутренних органов, а дисре­гуляция соматической нервной системы выражается кататоническими расстройствами (см. выше). Однако чем массивнее расстройство пси­хики (например, при тяжёлых психотравмах), тем вероятнее угнетение нервной деятельности более общего характера, что, в свою очередь, способно приводить к формированию диссоциативной симптоматики. Предпосылкой для развития конверсионно-диссоциативных наруше­ний следует полагать определённую конституциональную предрасполо­женность, но не унаследованную склонность к психическим болезням (диатезу и шизофрении), а врождённо слабый (в понимании И. П. Пав­лова) тип нервной деятельности. В современной клинической практике конверсионные и диссоциативные симптомы наблюдаются по существу исключительно в рамках эндореакций и аутохтонных состояний, вклю­чающих аффективные нарушения. Психотравмы здесь необязательны. Эмоционального напряжения, испытываемого в рамках таких состоя­ний, вкупе со слабым типом нервной деятельности достаточно для объ­яснения возникновения конверсионно-диссоциативных расстройств. Сложной для однозначного разрешения выглядит проблема развития диссоциативной симптоматики на фоне органического поражения моз­га. МКБ-10 предлагает считать первую прямым следствием последнего. Действительно, такой вариант невозможно оспорить: если функцио­нальная неврологическая реакция возможна при психическом напря­жении, то она вполне ожидаема и при непосредственном физическом воздействии на головной мозг. Однако органическое поражение мозга (например, при черепно-мозговой травме) часто сопряжено и с психо­логическими нагрузками, из-за чего выяснение причинных факторов в подобных случаях мало перспективно.

Такова общая схема основных взаимосвязей психики и нервной де­ятельности. Возможность развития симптомов искажения психической деятельности при неврологической патологии заставляет полагать, что, помимо угнетения психических функций, нервная система частично и регулирует их (видимо, за счёт неравномерности нарушения различ­ных её отделов).

Диатез и шизофрения (если не объединять их в общую нозоло­гию) — единственные две формы собственно психической патологии. Она имеет условно функциональную природу. В остальных случаях психических нарушений речь идёт о соматических, в том числе невро­логических, формах патологии, проявляющейся психическими нару­шениями. Если при соматоневрологических заболеваниях нередки пси­хические нарушения, то при диатезе и шизофрении функциональные неврологические (особенно вегетативные) нарушения также являются достаточно частыми.

Следует подчеркнуть, что развитие психиатрической симптоматики многовариантно, и значение проанализированных закономерностей для индивидуального прогноза ограничено. Общий психопатологический принцип указывает лишь на более высокую вероятность психогенных влияний на фоне относительно неглубоких психических расстройств. Частные психопатологические закономерности носят скорее негатив­ный характер, а именно: корректнее определять не то, как бывает, а то, как не может быть. Например, нельзя утверждать, что в рамках реак­ции эмоциональные нарушения всегда предшествуют когнитивным, поскольку они могут развиваться одновременно, но закономерно по­ложение о том, что когнитивные расстройства в этих случаях не могут выявляться раньше эмоциональных. Точно так же нельзя утверждать, что диатез в качестве функциональной психической патологии всегда проявляется сложными симптомами (включающими позитивный ком­понент), но зато следует иметь в виду, что такие симптомы невозможны у лиц без функциональной психической патологии.

Патогенетическое влияние на психическую патологию могут ока­зывать средовые условия (помимо развития психогенных нарушений). При анализе данных, полученных в ходе организованного ВОЗ иссле­дования первично выявленной шизофрении в развитых и развиваю­щихся странах, обращают на себя внимание различия в предпочтитель­ности её синдромальных проявлений. Для развитых стран (включая данные Московского исследовательского центра) более характерны де­бюты шизофрении с хроническим развитием бредовой симптоматики, а также такие синдромы, как гебефренный и депрессивный. В развива­ющихся странах чаще встречаются острые бредовые и кататонические синдромы. При анализе этих данных следует иметь в виду, что гебе- френная шизофрения подразумевает главным образом эмоциональные расстройства (эмоционально уплощённая мания, в которой преобла­дает дурашливое возбуждение), тогда как галлюцинаторно-бредовая симптоматика здесь фрагментарна или даже отсутствует. Кататоничес­кая же форма включает развёрнутые галлюцинаторно-бредовые, в том числе и онейроидные, расстройства.

Таким образом, отличие шизофрении в культуральных условиях раз­витых стран заключается в расстройстве главным образом эмоциональ­ной сферы, тогда как в когнитивной сфере нарушения носят преиму­щественно парциальный характер (мономания в понимании Эскироля) с постепенным развитием. Отличие шизофрении в культуральных усло­виях развивающихся стран состоит в предпочтительности более бурно дебютирующих расстройств, захватывающих как эмоциональную, так и когнитивную сферы и отражающихся на моторике пациентов. Ука­занные различия соответствуют видоизменению картины шизофрении во второй половине XX века, и их нельзя объяснить более активным проведением лекарственной терапии в развитых странах. Во-первых, в исследовании ВОЗ речь шла о дебютах шизофрении, обнаруживавших различия ещё до первичного обращения к психиатрам. Во-вторых, вы­явление пациентов в развивающихся странах происходило даже раньше ввиду более острого развёртывания симптоматики, а нейролептическая терапия была там вполне доступной. Более того, и патоморфоз шизо­френии, по наблюдениям некоторых психиатров, предшествовал широ­кому внедрению нейролептиков в психиатрическую практику.

Наиболее вероятным объяснением культурально обусловленных различий в картине шизофрении можно считать тренированность ког­нитивных процессов у представителей развитых стран. В них люди по­лучают более высокое образование, работают с более сложным обору­дованием, сталкиваются с более широким информационным потоком, вынуждены ориентироваться не только в усложнённой, но и в более динамичной микро- и макросоциальной структуре. Когнитивный тре­нинг способствует меньшей подверженности мыслительных процессов нарушению в случае психического заболевания и, соответственно, от­носительно большей представленности эмоциональных расстройств. Причем характерна не только относительная редкость нарушения когнитивной сферы, но и её устойчивость как по времени «сопротив­ления» эндогенной вредности, так и по объёму поражения. Если бредо­вые идеи всё же развиваются, то имеют более связное содержание. Они не включают свойственные острым состояниям бредовые ассоциации и бред воображения с неправдоподобным содержанием, условием раз­вития которых служит нарушение критических способностей, более су­щественное по сравнению с характерными для хронических состояний бредовыми интерпретациями.